Пытаюсь все четыре соединить в одну. Не выходит. Но ведь что-то же общее есть? Должно быть! Ведь географически все четыре в одном месте обретаются. Красная площадь во всех в наличии вкупе с лобным местом, собором Василия Блаженного и мавзолеем. Но разные у меня города выходят…
1958. Ветер холодный со снежинками залетает под опущенную и завязанную под подбородком шапку-ушанку. Я восседаю на плечах отца и завороженно смотрю на большие часы Спасской башни. Жду, когда заиграют куранты. У меня замерз нос и хочется потереть его варежкой. Терплю. Боюсь пропустить.
Заиграли. Точно как в радио, только по-настоящему.
От радости махаю руками и колочу ногами по отцовской груди.
Потом мы идем в большой магазин, где мне покупают красную машину. У нее открываются дверцы, и мне хочется забраться в кабинку, где даже руль есть, но машина игрушечная, так что в кабину шоферскую только еле-еле моя рука влезает. Еще был шумный вокзал с милиционерами в красивой форме и поезд с зелеными вагонами. Москва закончилась множеством огоньком за замерзающим вагонным окном, в котором я пальцами оттаивал маленькие дырочки, чтобы сказать «до свидания».
Это моя первая Москва.
1974. Москва армейская. Вернее, отпускная. Возвращался в родную часть из отпуска. Самолет прилетел в первопрестольную рано утром. Мой рейс, до степного казахского Кустаная вечером. Не сидеть же в аэропорту. Поехал в город и тут же попался патрулю, которому не понравились мои не в меру отросшие волосы под фуражкой.
Долго объяснялся, что, мол, виноват, в отпуске был, и в стандартный вид образцового советского солдата себя привести не успел.
Пока меня патруль учил уму-разуму, рядом остановилось трое ребят, где-то моего возраста, и заинтересованно следили за происходящим. Когда же отпустили, тут же окликнули:
- Летун, погоди!
«Летун» потому, что в авиации я срочную служил, погоны голубые были.
Познакомились. Угадал я, что это практически ровесники. Пол- года, как из армии вернулись. Объяснили мне москвичи, чтобы на Красную площадь, куда я направлялся и носа не показывал, там патрули такие, что вместо Казахстана я буду в московской комендатуре полы драить. Рассказали, растолковали и повели меня на Арбат.
До дня нынешнего эти ребята помнятся. Они мне Москву новую открыли. Тихую, лирическую, удивительно приветливую и немного таинственную. Уходя с арбатских улочек, я уже понимал, что каждый тамошний дворик, каждый дом, да и все мостовые булыжники это не только свидетели истории, но и ее участники.
Был и храм. Небольшой, с одним куполом и маленькой колокольней без колоколов. Какой? Сейчас не могу вспомнить. В памяти остался лишь темный притвор и мерцающая лампада перед большой иконой, украшенной цветами. Мы в него только заглянули…
Это моя вторая Москва.
Третья – совершенно иная.
Весна 1990 года. В стране, что-то непонятное и трудно воспринимаемое. В личных делах – кризис, казалось бы разрушающий все, что было и чему предполагалось быть. Уже понимаю, что занимаюсь не тем, чем надо и нахожусь там, где не должен быть. Только в церкви, где-нибудь в дальнем уголке небольшого храма, получается соединить реальности вокруг себя с собой внутри. Не могу понять, почему так происходит. Гнетет удручающая безысходность. Бросаюсь в крайности. И здесь Бог (теперь то абсолютно ясно, что это Он был) посылает удивительного человека - священника с небольшого поселкового прихода под Белгородом. Он вытряхивает из меня обиды и обвинения. Сначала книжками, потом беседами, и, конечно, церковной службой. Целый год растолковывает мне, что в бедах своих я сам виноват и приводит удивительные примеры, которые всегда связаны или с Троицей, где священник учился, или с Москвой, откуда он родом. Затем, везет меня батюшка в Оптину, где как в эстафете, передает из рук в руки оптинскому благочинному, естественно, также московского происхождения.
Данный игумен вид имеет внушительно-умный, а характер постоянно-непоседливый. У него всегда масса забот и сотни неотложных дел, в орбиту которых он включает всех вокруг находящихся, в том числе и меня. Бог весть, откуда он прознал о моей любви к книжкам и ко всему, что с ними связано, но к Пасхе я уже числился в монастырском издательском отделе, где мы выпускали первые неказистые брошюрки о вере православной.
Далее – больше и серьезней. Авва Дорофей, жития святых, документы о канонизации оптинских подвижников, тут уже без Москвы никак не обойтись. Поездки одна за другой и знакомство с Москвой православной. С людьми удивительными и в ту пору для меня абсолютно непонятными. Это непонятность, наверное, основывалось на том, что была потеряна вера в искренность человеческую.
Москвичи мне ее помогли вернуть.
Однажды, мне надобно было поехать с Данилова монастыря на юго-запад Москвы, где версталось на редком в те времена компьютере, житие преподобного Амвросия. Приехал уже вечером, долго искал нужный дом. Передал папку с бумагами, а хозяин пригласил меня поужинать. Отказался, чем искренне его огорчил.
- Зря вы так, молодой человек, - сказал он, - но если не хотите, заставлять права не имею. А вот без ложки меда, вы от меня не уйдете.
Эта ложка меда, которую мне вынес «на дорожку» совершенно незнакомый человек стала своего рода точкой отсчета. Возвращалась вера в человеческую искренность, в то, что и внутренне и внешне можно быть одним человеком.
А далее – московские возрождающиеся храмы и монастыри.
Это моя третья Москва.
Четвертая – сегодняшняя, в которой я очень редко бываю, но и дня без нее не обхожусь, потому что из трех тысяч моих читателей в блоге Livejournal, добрая половина из Москвы. Именно в первопрестольной вышла моя первая книжка, именно там живут не «френды», а друзья, которые не только помогают, но еще и молятся обо мне.
Чем же соединить эти четыре Москвы в моей жизни?
Не знаю.
Может быть тем, что она для меня всегда столица, хоть и обретаюсь я нынче в ином государстве?
Вполне возможно.
Бог даст, в веке будущем, и станет понятным…
http://www.foma.ru/moskva-odna.html
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →